Как известно, «Судебно-юридическая газета» проводила общественное голосование за кандидатов в Антикоррупционный и Верховный Суд. Среди лидеров с 3667 голосами оказалась Мальвина Данилова — ныне судья Хозяйственного суда Киева и кандидат в Кассационный уголовный суд. И это неудивительно, ведь она прошла непростой пусть от секретаря суда, юриста детского дома до судьи Киевского апелляционного административного суда, а затем — Высшего хозяйственного суда Украины.
Сейчас путь к должности судьи ВС упрощен: им может стать любой адвокат, ученый, судья первой инстанции при наличии соответствующих характеристик. Однако, как показывает практика первого набора в Верховный Суд, ощутить себя судьей наивысшей судебной инстанции и прочувствовать всю ответственность можно далеко не сразу.
Мы решили поговорить с Мальвиной Даниловой, но в этот раз не о реформе, а о том, почему она выбрала путь судьи, как удается совмещать личное и профессиональное и насколько тяжела ноша ответственности за судьбы людей.
— Мальвина Владимировна, как зарождается желание стать юристом, а затем судьей?
— В моей семье я «белая ворона», так как моя мама и невестка — врачи-стоматологи. В 16 лет я закончила школу и сразу пошла работать в суд секретарем. Моей гордостью тогда было то, что удалось привести в порядок весь архив суда.
В 1990 году я поступила в Украинскую государственную юридическую академию, в том же году вышла замуж. Вскоре родился мой сын Максим. Безусловно, работать, учиться и одновременно воспитывать ребенка было нелегко, но моя мечта стать профессиональным юристом заставляла двигаться вперед. Так получилось, что когда Максиму было всего 9 месяцев, а мне 19 лет, я устроилась работать юристом в Харьковский дошкольный детский дом.
Когда я перешагнула порог детского дома, услышала от его обитателей «Мама!», у меня екнуло сердце. Я поняла, что остаюсь. В основном там были детки, которых оставили родители — так называемые «отказные». Тогда законодательство позволяло по заявлению прийти и просто оставить ребенка. В моей ответственности было привести в порядок личные дела детей, а также юридически сопровождать процесс усыновления. Также я решила заняться поиском родителей этих брошенных деток, уговаривала их прийти и увидеться с ребенком, занималась взысканием алиментов на содержание детей. С психологической точки зрения было непросто, однако на тот момент я понимала, что за меня это никто не сделает, и в моих силах помочь им.
В 1993 году я стала следователем Орджоникидзевского райотдела Харькова. Несмотря на мое упрямство и нетерпимость ко всему, где я видела явные нарушения, и непонимание такого упорства со стороны начальства, мне удалось дослужиться до старшего следователя. За все время работы какие бы ни были попытки меня убедить, я ни разу не открыла уголовное дело там, где видела, что оно основано на фальсифицированных доказательствах — к примеру, когда у человека с явной алкогольной зависимостью, который перебивается с копейки на копейку, вдруг находят на кухне арсенал оружия. Это стоило мне перепалок с прокурорами, начальником отдела на совещаниях, сотрудниками уголовного розыска, однако я убеждена, что никакая субординация и показатели не могут быть важнее человека и его прав. В итоге мне удавалось отстоять свою позицию.
Однажды мой коллега сказал, что с таким упрямством и дотошностью из меня получился бы хороший судья. Тогда я не восприняла его слова как руководство к действию, но со временем стала задумываться об этом. И как только мне исполнилось 25 лет, ровно в своей день рождения утром я уже стояла под зданием территориального управления юстиции для того, чтобы подать документы как кандидат в судьи.
На тот момент отбор в виде экзамена проводил Высший совет правосудия, куда входили Татьяна Варфоломеева, Василий Таций, Виктор Шишкин и другие мэтры юриспруденции. Безусловно, я волновалась. К слову, отбор я проходила вместе с ныне судьей Кассационного хозяйственного суда ВС Станиславом Погребняком.
Сейчас вспоминаю, как мне задали вопрос о договоре пожизненного содержания, и поскольку тогда в Харькове большая часть литературы была на русском, а вопрос прозвучал на украинском, мне не удалось быстро сориентироваться. Пауза с ответом начала затягиваться, и спасибо, что члены ВСЮ тогда перевели вопрос. Вышла я, безусловно, в слезах, поскольку для меня этот этап был чрезвычайно важен, корила себя за то, что не смогла показать себя идеально.
Но в итоге в 1999 году, пройдя отбор и сдав экзамен, я стала работать судьей Московского райсуда Харькова.
— Как складывалась Ваша карьера судьи и с каких дел началась работа?
— Когда я приступила к работе, Московский районный суд находился в старом помещении. Я до сих пор помню, как приходя первой на работу, брала в руки палку и стучала по двери, чтобы разогнать крыс. На тот момент у нас не было речи не то что об электронном суде — не было даже компьютеров. Все документы мы печатали на обычной печатной машинке.
Нагрузка при этом была достаточно большая. За каждым судьей были закреплены определенные улицы, на «моей» находилось сразу два пенсионных фонда. Вышло так, что пенсионеров, дела которых попадали мне на рассмотрение, было больше, чем по всей Украине. Когда же началась реформа, возник вопрос с военными пенсиями, дела стали массовыми.
В приемные дни ко мне могло прийти до 150 человек. Шли не только по своим делам, но и в целом с жизненными проблемами. Многих я помню до сих пор. Скажем, пенсионерка Баландина, которую я называла «куколкой», приходила ко мне регулярно, и я всегда находила время выслушать, поддержать ее.
Интересно, что за все время моей работы в Харькове на меня поступила только одна жалоба — от той самой «куколки»…. (улыбается).
За все время работы у меня не было ни одного отмененного приговора, а показатели были лучшие в суде, несмотря на наибольшую нагрузку.
Тогда не было так, как сейчас, когда у некоторых судей «пачки отмен». За любое отмененное апелляцией решение мы очень волновались, ведь это означало не только риск быть привлеченным к дисциплинарной ответственности, но и то, что мы неправильно распорядились вверенными нам полномочиями по восстановлению справедливости.
Я вспоминаю, как переживала, когда апелляционная инстанция отменила мое решение в деле, касающемся жилищных правоотношений, но в итоге Верховный Суд Украины оставил его в силе и более того (чем я лично очень горжусь), оно стало принципиальной позицией, вошло в практику.
Суть дела была в том, что супруга хотела лишить бывшего мужа права проживания в квартире, поскольку он не пользовался помещением более 6 месяцев. Однако я указала на то, что квартира была приватизирована ими совместно, поэтому выселить его нельзя, ведь у него уже есть право собственности. Такое решение как правовая позиция относительно утраты права на жилплощадь позже вошло в сборник практики Верховного Суда Украины.
— Были ли какие-то «отправные точки», после чего Вы решили сменить общий суд на административный?
— Когда в начале 2000-х начались активные обсуждения создания административной юрисдикции, суть которой — суд, созданный для защиты прав граждан от произвола государства и чиновников, я очень загорелась этой идеей, поняла, что мне она близка по духу.
Впрочем, у идеи административной юстиции было немало противников. Многие полагали, что дел будут единицы, ведь во время СССР люди практически не судились с властью. Как видим, время все расставило на свои места, и наибольшая нагрузка сейчас именно на судей административных судов.
В 2004–2005 годах шел набор судей в новосозданные административные суды. Я сдала экзамен, изучив новый Кодекс административного судопроизводства, и в 2006 году была избрана судьей Окружного административного суда Харькова.
На тот момент в суд были назначены только я и председатель (так было во многих административных судах изначально — прим. ред). Соответственно, чтобы запустить суд в работу, мы сами решили искать единомышленников и собирать команду. Ездили по судам и буквально уговаривали судей. Многие тогда не понимали, спрашивали меня: «Куда ты идешь? Дела пенсионеров рассматривать?» (на тот момент налоговую категорию еще не передали под админюрисдикцию). В целом становление административной юрисдикции в Украине было довольно непростым, о чем, наверное, лучше могут рассказать первые судьи ВАСУ.
Однако в 2007 году у нас наконец был подобран коллектив, и мы начали работать. Безусловно, сразу столкнулись с тысячами дел — социальными, делами об обжаловании всех возможных действий, решений государственных учреждений, местного самоуправления и т. д.
Если говорить о резонансных делах, такое мне тоже выпало. Речь идет об обжаловании в 2008 году действий управления СБУ в Харьковской области по лишению городского председателя и секретаря Харьковского горсовета доступа к государственной тайне. Они требовали, чтобы я остановила действие акта о проверке. Начались массовые отводы, статьи в прессе, посыпались обращения в Высший совет юстиции… Я попросила, чтобы дело рассматривалось не мной единолично, а коллегией в составе трех судей. Примечательно, что на то время, когда админюстиция только начинала работу, никто толком не знал, как должны составляться такие акты.
В итоге мое решение устояло в апелляционной инстанции, и Совет юстиции не нашел оснований для привлечения меня к ответственности.
— Почему Вы решили перейти работать в Киевский апелляционный административный суд, а затем в хозяйственную юстицию?
— В 2007 году мой муж трагически погиб. Я прожила с ним 17 лет, и мне психологически трудно было оставаться в Харькове, где каждый уголок напоминал о нем. И я приняла решение переехать в Киев. В Высшем административном суде Украине Александр Пасенюк меня не принял, сослался на то, что все вакантные места заняты. Получила я отказ и в Окружном админсуде Киева.
В ВАСУ было совещание, где я разговорилась с председателем КААС Анатолием Денисовым, и он, услышав о моем опыте работы и о том, что у меня не было отменных решений, сказал: «Мне нужны такие специалисты, как Вы». В итоге в 2008 году я оставила родной Харьков и начала работать в Киеве.
В 2010 году, когда я работала в КААС, мне пришлось рассматривать избирательные споры. Они касались невключения людей в списки избирателей. У человека была регистрация, но на избирательном участке его просто «разворачивали». Безусловно, я выносила решения в пользу граждан, ведь явно было нарушено их право отдать голос за того, за кого они хотели. Тогда я опять почувствовала на себе колоссальное давление со стороны представителей «Партии Регионов», заместителя Генпрокурора и самого Генпрокурора. В Высший совет юстиции поступали жалобы депутатов, которые желали одного — уволить меня.
До начала избирательного процесса у меня возникло желание двигаться дальше. На одном из юридических форумов состоялась беседа с на тот момент главой ВХСУ Сергеем Демченко, который предложил мне попробовать себя в роли судьи Высшего хозяйственного суда, учитывая мой опыт работы. Новая специализация была мне по душе, и я подала документы на конкурс, который тогда проводила Высшая квалификационная комиссия судей.
Однако, когда я прошла этап отбора, в ВХСУ сменился руководитель — им стал Виктор Татьков. ВККС передала документы в Верховную Раду, но парламент упорно не хотел их рассматривать. Учитывая описанную мной ситуацию с избирательными спорами, это, наверное, неудивительно.
Впрочем, я ждала, и в 2012 году парламент все же избрал меня судьей ВХСУ. В Высшем хозяйственном суде моей специализацией были земельные споры. Были ли среди них резонансные? Я никогда не смотрю на дело с точки зрения политической обстановки и удобства для моей дальнейшей карьеры. Для меня все дела одинаково важны, ведь за любым из них в конечном итоге стоит судьба человека, даже если судятся предприятия.
С начала моей работы в ВХСУ до его расформирования у меня было всего 6 отменных решений. При этом часть моих позиций, с которыми ВСУ тогда не согласился, теперь можно наблюдать в практике нового Верховного Суда. Это означает, что моя позиция оказалось правильной.
— Как удается совмещать работу с преподавательской деятельностью?
— Мне нравится работать с молодым поколением, слышать их свежее видение устоявшейся юридической науки. Сейчас я преподаю на кафедре трудового права в Киевском национальном университете им. Тараса Шевченко трудовое право и право социальной защиты. Всегда с удовольствием общаюсь со студентами, и судя по звонкам от моих выпускников, которые благодарят за лекции, работа не проходит зря.
Моим нововведением стало проведение тренингов и семинаров в виде практической задачи. Я подбираю реальную ситуацию, а студенты сами разделяются по ролям: судья, адвокат и т. д. Так они могут почувствовать себя в роли участников судебного процесса и сложить полную картину о той или иной правовой проблеме.
Также я защитила кандидатскую диссертацию на довольно непростую и непопулярную тему «Трудовые отношения судьи». В частности, моим предложением было увеличить возрастной ценз для занятия должности судьи до 35 лет (на момент защиты он составлял 25 лет). Как видим, и Совет по вопросам правовой реформы, и законодатель согласились с тем, что для занятия должности судьи все же необходим больший жизненный опыт, и на данный момент минимальный возраст кандидатов — 30 лет.
— Почему Вы решили опять идти на конкурс в Верховный Суд (ранее Мальвина Данилова претендовала в Кассационный хозяйственный суд)?
— Я обсудила все с семьей — сестрой, сыном и невесткой, они поддержали мое решение, а это самое важное для меня.
В 2018 году я участвовала в семинаре, который проходил в Европейском суде по правам человека, посвященном практическим проблемам обращения граждан в ЕСПЧ. Кроме того, получила сертификат медиатора по итогам специального курса, организованного «Украинской академией медиации» совместно с DAV Украина, Немецкой адвокатской академией и Mediator GmbH. Считаю этот опыт важным для работы судьей нового Верховного Суда.
Еще в начале своей карьеры в 1999 году, когда понятие медиации не было распространено, коллеги удивлялись тому, как у меня получается мирить семейные пары, находящиеся на грани разрыва. 90% супругов после того, как я общалась с ними и давала время на примирение, забирали свои заявления о разводе.
Если бы я ощущала, что не являюсь добропорядочным человеком и ко мне есть реальные претензии со стороны граждан, дела которых я рассматривала, общественности, моих коллег и т. д., наверное, во второй раз пройти это испытание я бы не решилась.
Вывод Общественного совета добропорядочности во время прошлого конкурса впоследствии был отменен судом как незаконный. В Высшем совете правосудия жалоб на меня нет, а все предыдущие уже рассмотрены, и по ним не найдено никаких оснований для привлечения меня к ответственности.
За время работы с социальными категориями споров в Московском райсуде и Окружном административном суде Харькова на меня была, как я уже сказала, лишь одна жалоба, и та от любимой мною пенсионерки, «куколки» Баландиной.
— Какие аспекты работы нынешнего судьи Верховного Суда Вы считаете важными, помимо непосредственно осуществления правосудия?
— Новое процессуальное законодательство, а также изменение судебной практики, подчас кардинальное, значительно усложнили работу для судей нижестоящих инстанций. Они не всегда могут посвятить целый день тому, чтобы искать нужную позицию в десятках решений нового Верховного Суда. Мое предложение состоит в том, чтобы оказывать судьям первой и апелляционной инстанций методическую помощь, и не просто в виде рассылки дайджестов, а путем непосредственного общения по конкретным проблемным вопросам. Ведь всегда лучше услышать ответ на прямой вопрос, чем прочитать сотни решений, особенно, если практика ВС пока сама не устоялась. Так мы сможем предупредить непонимание позиций ВС на местах.
Также, на мой взгляд, судья должен быть сдержанным в своих высказываниях и публичном поведении, в т. ч. в социальных сетях. Коллективные обсуждения с адвокатами и представителями других сфер юридической профессии — это хорошо, но когда они проходят в рамках юридических форумов, а не на персональных страницах. Ведь любое высказывание может быть истолковано превратно, как упрежденная позиция судьи по тому или иному вопросу, даже если у него непосредственно в производстве пока нет соответствующих дел.
Безусловно, я провожу постоянный мониторинг проблем, тем, которые поднимает юридическое сообщество. К примеру, на данный момент я наблюдаю, что при наличии правовой проблемы адвокаты ищут соответствующую позицию Европейского суда по правам человека. Однако сама я в таких дискуссиях не участвую, если они не носят официального характера.
— Есть ли шанс вернуть доверие общества к суду?
— В 1999 году, когда я стала судьей, люди доверяли суду, а потом это доверие куда-то исчезло. Вероятно, часть вины за это лежит и на самих судьях. Мне больно наблюдать, когда многие коллеги стараются скрыть тот факт, что они работают судьями. Ранее мы гордились этим высоким званием и относились к нему с трепетом.
На сегодняшний день доверие граждан к суду постепенно возвращается. Считаю, что нам нужно приложить все усилия для этого. Ведь суд по-прежнему является для многих наших граждан последней надеждой на справедливость.
